розовели, горизонт отливал голубоватым, луна была похожа только на луну и больше 
ни на что, а с рекой Обью произошло ночное чудо: вздыбившись к нему, она аркой 
отраженных звезд стояла над поселком Чила-Юл. Мирно и тихо - по привычке - лаяли 
собаки, и голоса их были по-сонному хрипловаты.

- Ты, льдиночка моя зеленая, дурак! - неожиданно сердито сказала бабка Кланя 
Шестерня. - Мало того, что ты самолично дурак, ты, окромя того, дураком, ровно 
одеялом прикрывашься, лежишь на дураке, ходишь под дураком и унутрь дурака 
потребляшь. Ты, льдиночка моя, знашь, как быстро сопьешьси?... В два года! Вот 
дай-ка я тебя глазом окину... У бабки Клани Шестерни на того, кто быстро спиватся, 
глаз-алмаз! Ну-кось, придвинь к бабке мордоворот и руку мне дай...

Скрюченными, костистыми пальцами бабка схватила Витьку за руку, отталкиваясь от 
крыльца палкой, еще немного выпрямила перегнутый старостью позвоночник, и Витька 
Малых впервые увидел глаза бабки Клани Шестерни. От неожиданности он всплеснул 
руками, восторженно захохотал:

- Ну, ты, бабка, даешь! Ну, ты шустра!

Серые глаза бабки были веселы и молоды, за восемь десятков лет не потеряли 
яростного цвета, были драчливыми и мудрыми одновременно, смешливыми, как у 
конопатой девчонки, и пронизывающими, как у знахарки; это были такие глаза, от 
которых становилось весело-превесело, спокойно-преспокойно, уютно-преуютно.

- За два года сопьешься, парнишша! - спокойно сказала Кланя Шестерня. - Грудка у 
тебя не так широка, как узка, нерв не такой сильный, как слабый, головеночка не 
так кругла, как дынечкой... Ко всему ты, Витюшк, в жизни интерес имеешь, все тебе 
мило, кажно дело старательно производишь... Значит, сопьешьси! Ты это, Анют, 
возьми на замет...

И тогда, захохотав навзрыд, упала грудью на крыльцо действительно светлая и 
прозрачная, как льдника, жена Витьки Малых - нарымчанка Анна. Молодая женщина 
смеялась от души, вытирая в уголках глаз восторженные слезы, - так тешило ее 
предсказание бабки Клани Шестерни. Да как было и не хохотать Анке, если она 
выросла в доме, где без водки не садились за стол. Родной отец Анки, старый 
сплавщик, всю жизнь выпивал перед едой здоровенный стакан водки, на праздники 
уничтожал по две бутылки, но никто не видывал его пьяным. Старик до сих пор не 
ушел на пенсию, хотя достиг шестидесяти девяти годов, был здоров и могуч, как  далее