- Давай, Сенька, принимай!

Семен Баландин пошел к стакану падающими, поскальзывающимися шагами, руки и ноги 
у него не дрожали, а ломились в суставах, как перешибленные, рот западал, 
зрачков не было - все глаза казались зрачком, утонувшим между толстыми, тяжелыми 
веками.

- Ты знаешь, кто тебе дал рубль? - хихикнув, спросил Семен. - Борис Прокудин... Мы 
с ним вместе учились...

- Пей! - заорал Ванечка. - Пей, через колено ломанный!

Стакан с плодово-ягодным вином Семен Баландин держал на уровне пояса. В тишине 
было слышно, как стекло постукивает о нижнюю пуговицу пиджака, потом рука начала 
медленно вздыматься, и о стакан застучала следующая пуговица, потом еще одна, и 
так до тех пор, пока стакан не прижался мягко к обросшему щетиной подбородку 
Семена. И, наконец, донышко стакана медленно задралось. Пил Семен мучительно 
долго, стеная и задыхаясь, судорожно втягивая пустой живот. И когда донышко 
стакана сверкнуло пустотой, Баландин медленно начал падать спиной на Витьку, 
который успокоенно шепнул:

- Ничего, ничего, Семен Васильевич!

После этого Витька Малых привычно уложил Семена Баландина на захолодавшую траву, 
повернув его вверх лицом, чтобы не задохнулся, отрицательно покачал головой, 
когда Ванечка протянул ему полный стакан плодово-ягодного.

- Я больше не буду! - озабоченно сказал Витька. - Мне хватит, Ванечка! Ты гляди, 
что с Семеном Васильевичем-то делается...

И как раз в этот момент на западной оконечности небосклона погасла последняя 
светлая точка дня, похожая на раскаленный, остывающий пятак. Он сначала был 
желто-белым, затем все краснел и краснел, потом края подернулись синеющим 
холодком, а уж затем холод растворил в себе все красное и оранжевое. По-ночному 
сделалось на улицах поселка, отданного во власть прозрачного месяца.

- Ну, видел, кила поросячья, как деньги достают? - выпив полный стакан плодово- далее