четырех часов утра будет голодным волком шастать по улицам, останавливаться 
возле всякого дома, где светится огонь, задираться с каждым, кто встретится на 
пути, гоняться за собаками, пинать коров, ночующих возле прясла, ломать молодые 
деревья в палисадниках. В поисках остатков водки или браги он станет врываться в 
дома, стучать кулаком по столу: "Я за вас, гады, кровь проливал!" И дело может 
кончиться тем, что его задержит участковый инспектор милиции Морщиков, страдая 
за Ванечку, до слез жалея его, оформит третий арест на пятнадцать суток, а после 
третьей отсидки...

- Ванечка, Ванечка, постой!... - крикнул Витька Малых.

Но Ванечка Юдин уже уходил в сияющую лунность походкой пластуна-разведчика. Он 
шел так, словно намертво вцеплялся в землю кривоватыми ногами, подошвы отрывал 
от земли с таким усилием, точно сапоги были металлическими, а земля магнитной; 
голова у Ванечки была втянута в плечи, уши стояли по-волчьи остро, руки были 
глубоко забиты в карманы. Опасный он был, страшный, по-звериному неожиданный...

Витька Малых поежился, швыркнув носом, потер лицо двумя ладонями так, словно 
умывался. После этого он длинно-длинно вздохнул, ссутулился по-рабочему и 
озабоченно нагнулся над последним из приятелей:

- Семен, а Семен, давай будем вставать...

Семен Баландин, оказывается, не спал. Он неподвижно лежал на спине, глядя 
блестящими глазами в светлое небо. Сейчас у Семена Баландина было лицо 
умирающего старика, прожившего длинную и спокойную жизнь. Сперва старик умирал 
неохотно и тяжело, тоскуя, ворочался и ворочался, борясь с костлявой, а потом 
вдруг притих, присмирел, согласился умирать от такой смерти, которая походила на 
жажду сладкого сна. И вот уже обобрал себя старик прозрачными пальцами, 
приукрасился перед вечным покоем и, желая смерти, как сна после длинной жизни, в 
последний раз мирно глядел в небо - какое оно останется, когда он сладко заснет...

- Будем подыматься, Семен!

- Сейчас, Виктор! Повремени еще минуточку...

- Я бы погодил, да Анка ждет...
 далее