Устину и Витьке, но бывший директор шпалозавода густо покраснел... Придя в себя 
окончательно, сделавшись на короткое время прежним человеком, Семен Баландин 
страдал оттого, что пьет на чужие деньги, и вот сейчас сидел съежившись, туго 
отвернув голову.

- Достанешь, Ванечка, восемьдесят семь копеек! - по-прежнему насмешливо сказал 
Устин. - Вот чего это у тебя в правом кармане брякат, когда перевертывашься с 
живота на спину?

- Ключи!

Устин весело захохотал.

- Ключи? А ну, еще раз перекатися-ка с брюха на спину... Нет, ты перекатися-ка, 
перекатися-ка... Не хочешь?

- Ну, есть у меня полтина, - после паузы сказал Ванечка. - Так все равно 
тридцати семи копеек не хватат!

- Добавлю тридцать семь копеек! - ответил Устин. - Почто мне тридцать семь 
копеек не добавить, ежели ты, гадость, полтину кладешь!

Снова весело и незлобиво рассмеявшись, Витька Малых резво поднялся с теплой 
земли. Ему было хорошо и счастливо оттого, что Ванечка и Устин поладили, что 
нашлись восемьдесят семь копеек, что Семен Баландин, справившись со смущением, 
опять грустно глядел в сторону Заобья. Витька Малых был счастлив тем, что 
остался позади страх от рассказа о маленькой серой мыши, что с лица Семена сошла 
смертная бледность и что Устин Шемяка уже доходил до той стадии опьянения, когда 
казался не таким звероподобным, как обычно. Все было хорошо в этом солнечном 
мире, и Витька Малых протянул руку к Ванечке.

- Давай деньги! - смеясь от радости, потребовал Витька. - Я живой ногой в 
магазин сбегаю...

Крепко зажав деньги в кулаке, поддернув штаны, Витька уже было приготовился 
бежать в сельповский магазин, как услышал тонкий призывный свист Ванечки Юдина, 
а потом заметил и другое - из синих елок показалась наклоненная макушка и 
суковатая палка бабки Клани Шестерни. На этот раз старуха появилась не одна,  далее