Одноглазая никогда не покидает каналов. Она боится выходить на поверхность, где когда-то уже лишилась глаза. Ее жизнь замыкается в небольшом подземном кругу, которого она никогда не покидает. Границы этой территории четко определены: несколько соединяющихся друг с другом подземных ручьев, впадающих в большой шумящий поток. В этом месте одноглазая останавливается и поворачивает назад. Она отступает также и перед падающим сверху слабым светом, пробуждающим в ней страх и недоверие.
Постоянно усиливающаяся жажда странствий толкает меня наверх. Она становится неотвязной, насущной потребностью. Выбраться, покинуть город, бежать. Самка рожает. Слепые крысята вдруг начинают пищать. Они копошатся вокруг её брюха, с трудом поднимают головки, ищут твердую поверхность, на которой удобнее вставать на ещё неуклюжие лапки.
Я приношу еду. Одноглазая позволяет мне входить в гнездо, касаться малышей, обнюхивать их.
Льют осенние ливни. Вода в каналах поднимается. Одноглазая перетаскивает малышей в другое место, повыше.
Я рыскаю по дворам и улицам в поисках способа и путей, какими можно побыстрее покинуть город.
Даже пыль и грязь от колес машин начинают раздражать, толкают к новым поискам. Машины опасны, в путешествии пришлось бы находиться слишком близко от людей, которые способны в любой момент обнаружить меня.
Я попытался: проехал на грузовике с фруктами от погрузочной платформы до самого рынка в другом районе города. Испугавшись страшного шума, я юркнул между прилавками. Люди чуть не забили меня метлами. Раздраженный этим происшествием, я возвращаюсь в гнездо.
Гнезда нет. Нору залило водой. По следам одноглазой я иду сначала вдоль стены, а потом наверх. Слышу попискивание. Но гнездо пахнет иначе, по-другому, оно пахнет другой семьей. Одноглазая и крысята ещё не успели наполнить его своим запахом. Их обмытая водой шкура пропиталась резкой, враждебной вонью. Период течки у одноглазой кончился – чужая, незнакомая крыса.
Она отирается об меня, втискивается мне под брюхо. Малыши пищат, лезут ко мне.
Я хватаю зубами ближайшего из них и разрываю его пополам. Одноглазая вылезает из-под меня и прикрывает собой крысят. Одного она держит в зубах, намереваясь перетащить его в другое место. Я вонзаю зубы ей в горло – раз, другой, третий. Она пытается укусить меня. Ослабев, падает на бок, конвульсивно дергая лапками. Я загрызаю всех крысят, а нескольких наполовину съедаю. Я покидаю гнездо. Под стеной уже ждут крысы, почуявшие запах свежей крови.
Я оставил город. Оставил позади теплые подвалы пекарни, сладкие кладовки, полные вкусных отбросов помойки, лабиринты нор и каналов.
Я оставил замурованное гнездо, разглаженную мертвую стену, крыс, людей, расставленные ловушки и разбросанную отраву.
Я оставил пустое кресло, в котором задержался лишь запах молодой самки, оставил протоптанные крысиные тропы, следы зубов на деревянных ящиках, путешествия на реку и в хлев, пути, пройденные вместе со старым самцом. Я оставил покусанную, умирающую одноглазую самку и её растерзанных крысят.
Я отправляюсь тем путем, который когда-то прошел он, иду его дорогой. За стенами вагона шумит ветер, а стук колес убаюкивает, погружает в сон. Среди наполненных зерном мешков уютно, тихо, мягко. Поезд везет меня в далекий незнакомый город, о котором я ничего не знаю, но предчувствую, что он существует – иначе откуда прибыл и куда уехал старый самец, чей запах нашептывал мне об иных, далеких местах? ..далее